Эмиль мишель чоран молитва неверующего читать

Подробное описание: Эмиль мишель чоран молитва неверующего читать - с детальным описанием, специально для Вас!

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Разновидность меланхолии, которая меня мучит, словом не передашь. Тут нужна музыка.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Рембо выхолостил поэзию на столетие вперед. Настоящий гений делает своих потомков импотентами.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Упразднить публику, обходиться без собеседников, ни на кого не рассчитывать, вобрать весь мир в себя одного.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Главная моя страсть — к поражению.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Сколько себя помню, главной моей болезнью была предельная поглощенность временем, предметом всегдашних наваждений и мук. Время угнетало меня постоянно, но с годами его тяжесть росла. В мыслях я беспрерывно, по любому поводу и безо всякого повода, к нему возвращался. Поэтому жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени, благодаря счастливой неспособности разума эту идею представить. Человек живет в действии и действием, а не в рамке и не рамкой своих действий. А в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А еще — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Никто не узнает истинное начало своего конца.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Чтобы чувствовать, что я существую, что я есть, я должен поглощать. Помню, в детстве мне случалось одному съедать столько, сколько вся семья. Давняя потребность успокаиваться, что-нибудь жуя, находить опору в чисто животном действии, укрываться ото всего будоражащего, смутного, неустойчивого, среди которого я жил, в чем-то однозначном, физиологическом. Когда я вижу, как набрасывается на корм собака или свинья, я их по-братски понимаю.

Случайная цитата

Сергей Александрович Есенин

Не всё ль равно — придёт другой,
Печаль ушедшего не сгложет,
Оставленной и дорогой
Пришедший лучше песню сложит.

И, песне внемля в тишине,
Любимая с другим любимым,
Быть может, вспомнит обо мне
Как о цветке неповторимом.

*По техническим причинам, сайт может быть временно недоступен. Приносим свои извинения за доставленные неудобства.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Разновидность меланхолии, которая меня мучит, словом не передашь. Тут нужна музыка.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Рембо выхолостил поэзию на столетие вперед. Настоящий гений делает своих потомков импотентами.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Упразднить публику, обходиться без собеседников, ни на кого не рассчитывать, вобрать весь мир в себя одного.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Главная моя страсть — к поражению.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Сколько себя помню, главной моей болезнью была предельная поглощенность временем, предметом всегдашних наваждений и мук. Время угнетало меня постоянно, но с годами его тяжесть росла. В мыслях я беспрерывно, по любому поводу и безо всякого повода, к нему возвращался. Поэтому жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени, благодаря счастливой неспособности разума эту идею представить. Человек живет в действии и действием, а не в рамке и не рамкой своих действий. А в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А еще — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Никто не узнает истинное начало своего конца.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Чтобы чувствовать, что я существую, что я есть, я должен поглощать. Помню, в детстве мне случалось одному съедать столько, сколько вся семья. Давняя потребность успокаиваться, что-нибудь жуя, находить опору в чисто животном действии, укрываться ото всего будоражащего, смутного, неустойчивого, среди которого я жил, в чем-то однозначном, физиологическом. Когда я вижу, как набрасывается на корм собака или свинья, я их по-братски понимаю.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Разновидность меланхолии, которая меня мучит, словом не передашь. Тут нужна музыка.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Рембо выхолостил поэзию на столетие вперед. Настоящий гений делает своих потомков импотентами.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Упразднить публику, обходиться без собеседников, ни на кого не рассчитывать, вобрать весь мир в себя одного.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Главная моя страсть — к поражению.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Сколько себя помню, главной моей болезнью была предельная поглощенность временем, предметом всегдашних наваждений и мук. Время угнетало меня постоянно, но с годами его тяжесть росла. В мыслях я беспрерывно, по любому поводу и безо всякого повода, к нему возвращался. Поэтому жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени, благодаря счастливой неспособности разума эту идею представить. Человек живет в действии и действием, а не в рамке и не рамкой своих действий. А в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А еще — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Читайте так же:  Молитва в дорогу сыну в армию

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Никто не узнает истинное начало своего конца.

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего

Чтобы чувствовать, что я существую, что я есть, я должен поглощать. Помню, в детстве мне случалось одному съедать столько, сколько вся семья. Давняя потребность успокаиваться, что-нибудь жуя, находить опору в чисто животном действии, укрываться ото всего будоражащего, смутного, неустойчивого, среди которого я жил, в чем-то однозначном, физиологическом. Когда я вижу, как набрасывается на корм собака или свинья, я их по-братски понимаю.

Случайная цитата

Николай Михайлович Карамзин

Сердца их злобны — и несчастны;
Они враги врагам своим,
Враги друзьям, себе самим.
Там бедный проливает слёзы,
В суде невинный осужден,
Глупец уважен и почтен;
Злодей находит в жизни розы.

*По техническим причинам, сайт может быть временно недоступен. Приносим свои извинения за доставленные неудобства.

Эмиль мишель чоран молитва неверующего читать

Книги афоризмов и эссе Чорана, написанные на французском, полны разочарованием в европейской цивилизации, мрачным скепсисом, неверием в прогресс и, вместе с тем, острым анализом ходячих предрассудков и исторических иллюзий, безжалостностью к себе и к человеку в целом. Живущий в обстановке крайней бедности, сторонящийся известности нелюдим (он отказался практически ото всех премий, которые ему присуждали) Чоран встречается лишь с узким кругом избранных друзей, но к концу 1960-х годов приобретает у нонконформистской молодёжи Франции, Испании, ФРГ, Северной и Латинской Америки славу своеобразного «пророка нигилистической эпохи». Его книги переводятся на многие языки, признание возвращается к нему даже в Румынии. Однако после 1987, когда его книга «Признания и проклятия» приобрела шумный успех и даже стала бестселлером, Чоран практически ничего больше не пишет. Посмертно опубликованы записные книжки писателя (записи прекратились в 1972), остаются ненапечатанными дневники, которые он вёл с 1972 года.

Эмиль мишель чоран молитва неверующего читать

Признания и проклятия

Когда Христос спустился в ад, ветхозаветные праведники — Авель, Енох, Ной — не признали его учения и не отозвались на его призыв. Они приняли его за посланца Искусителя, со стороны которого боялись подвоха. Лишь Каин и ему подобные примкнули — или же сделали вид, что примкнули, — к учению Христа, и последовали за ним, и вместе с ним вышли из ада… Так учил Маркион.

«Злодеям счастье» — кто лучше, чем этот ересиарх сумел подтвердить эту старую мысль, возражающую против идеи существования некоего милосердного или, по крайней мере, достойного уважения Творца, кто кроме Маркиона смог с такой остротой прозреть ее неопровержимость?

Палеонтолог-любитель, я несколько месяцев размышлял над скелетом. Результат — всего несколько страниц… По правде говоря, предмет не располагал к многословию.

Применение одинакового подхода к поэту и мыслителю свидетельствует, как мне кажется, о недостатке вкуса. Есть области, которых философы касаться не должны.

Нарушить стройность стиха, так же как кто-то порой нарушает стройность философской системы, — это преступление, даже святотатство.

Что любопытно: поэты необычайно радуются, когда не понимают того, что о них болтают. Тарабарщина льстит им и дает иллюзию повышения в чине. Эта слабость низводит поэтов до уровня их же собственных толкователей.

Небытие для буддизма (а по правде сказать, и для всего Востока в целом) не содержит в себе того довольно мрачного значения, какое придаем ему мы. Оно совпадает с последним опытом света или, если угодно, с состоянием вечного сияющего отсутствия, лучистой пустоты: это бытие, возобладавшее над всеми своими атрибутами, или скорее в высшей степени позитивное несуществование, которое излучает нематериальное, беспочвенное блаженство, не имеющее никакой опоры в каком бы то ни было из миров.

Я настолько исполнен одиночества, что любая встреча для меня — Голгофа.

Индийская философия стремится к освобождению; греческая — за исключением Пиррона, Эпикура и еще нескольких оригиналов — повергает в разочарование: она ищет лишь… истину.

Нирвана сравнивалась с зеркалом, которое перестало что-либо отражать. То есть с зеркалом вечно чистым, вечно бесполезным.

После того как Христос назвал Сатану «Князем мира сего», святой Павел, желая его перещеголять, попал прямо в точку, назвав его «богом мира сего».

Как мы можем разыгрывать из себя обиженных, когда такие авторитеты откровенно называют имя того, кто нами правит?

Человек свободен во всем и, однако зависит от того, что в нем подспудно таится. Со стороны кажется, будто он волен в своих поступках, но в потемках его души «воля» — это звук, лишенный смысла.

Чтобы обезоружить завистников, нам следовало бы выходить на улицу на костылях. Только наш беспомощный вид может пробудить в наших друзьях и недругах хоть какую-то человечность.

В каждую из эпох люди совершенно справедливо полагают, что именно на их глазах исчезают последние следы Земного Рая.

Опять о Христе. Как сказано в одном из гностических повествований, из ненависти к фатуму он якобы поднялся на небо и нарушил расположение сфер, чтобы люди перестали обращаться к звездам.

И что в таком кавардаке сталось с моей бедной звездой?

Кант дожил до глубокой старости и только тогда, заметив темные стороны бытия, объявил о «несостоятельности всякой рациональной теодицеи».

…Другие, более удачливые, поняли это еще до того, как начали философствовать.

Можно подумать, материя из ревности к жизни старается за ней подглядеть, чтобы отыскать ее слабые места и покарать за смелые начинания и вероломство. Потому что жизнь является таковой лишь в силу собственной неверности по отношению к материи.

Я существую отдельно от всех своих чувств. Я не могу понять, как это получается. Я даже не могу понять, кто их испытывает. Впрочем, кто этот я в начале каждого из трех предложений?

Читайте так же:  Молитвы на привлечение везения

Только что пролистал одну биографию. Мысль о том, что все упомянутые в ней персонажи существуют уже только на страницах этой книги, показалась мне настолько невыносимой, что я лег, дабы не упасть в обморок.

По какому такому праву вы бросаете мне в лицо мои же истины? Вы присваиваете себе свободу, которую я отвергаю. Признаю: все ваши доводы справедливы. Но я не давал вам разрешения со мной откровенничать… (После каждого взрыва ярости меня охватывает чувство стыда, затем неизменно является гордыня: «Ну и что, так и надо отвечать», ее сменяет еще горший стыд.)

«Я трус, муки счастья мне невыносимы».

Чтобы глубоко проникнуть в суть человека, по-настоящему узнать его, мне достаточно посмотреть, как он отреагирует на это признание Китса. Если он не понимает сразу же, продолжать бесполезно.

Ужасание — как жаль, что это слово ушло вместе с великими проповедниками!

Поскольку человек — животное болезненное, любые его высказывания или поступки равнозначны симптомам.

«Меня удивляет, что такой замечательный человек, как он, мог умереть», — написал я вдове одного философа. Только отправив письмо, я обнаружил, насколько оно нелепо. Посылая второе, я рисковал бы сморозить очередную глупость. Там, где дело касается соболезнований, все выходящее за рамки штампа граничит с неприличием или ненормальностью.

Семидесятилетняя леди Монтегю уверяла, что перестала смотреться в зеркало одиннадцать лет назад.

Эксцентричность? Возможно. Но только для тех, кому неведома мука мученическая от ежедневной встречи с собственной физиономией.

Я могу говорить только о том, что испытываю; однако в настоящий момент я не испытываю ничего. Все кажется мне ничтожным, все для меня остановилось. Я стараюсь не извлекать из этого никаких выводов, пробуждающих во мне горечь или тщеславие. «Как много жизней мы прожили, — читаем мы в „Сокровищнице высшей мудрости“, — и сколько раз мы напрасно рождались, напрасно умирали!»

Чем дольше живет человек, тем меньше у него возможностей переменить веру.

Лучший способ избавиться от врага — везде говорить о нем только хорошее. Ему это перескажут, и он уже не сможет вам вредить: вы сломили его дух… Он будет по-прежнему воевать против вас, но без особого рвения и упорства, потому что подсознательно он уже перестал вас ненавидеть. Он побежден, даже не зная о собственном поражении.

Как-то Клодель безапелляционно изрек: «Я за всех Юпитеров и против всех Прометеев».

Что толку в том, чтобы утратить всяческие иллюзии относительно бунтарства: подобный вздор пробуждает дремлющего в вас террориста.

Мы не питаем ненависти к тем, кому сами нанесли оскорбление; напротив, мы согласны признать за ними все мыслимые достоинства. Подобное великодушие, к сожалению, никогда не встречается у тех, кому это оскорбление нанесено.

Я не слишком высоко ставлю тех, кто обходится без первородного греха. Что до меня, то я прибегаю к нему в любых обстоятельствах и не представляю, как бы я без него жил, не впадая в бесконечное уныние.

Эмиль Мишель Чоран «Молитва неверующего» — цитаты из книги

Желание — вот настоящая реальность. Даже сожаление есть то же самое желание, только поменявшее направленность. Желание того, чего больше нет.

Беспредельна мощь человека, способного к отказу. Любое побеждённое желание делает сильней; мы растём, борясь со своими природными склонностями. Всякий раз, как ты не сумел себя победить, ты потерпел поражение.

К несчастью, я верю в то, что думаю, поскольку пережил, перечувствовал, испытал на себе каждую свою мысль. Замурованный в собственном мире, я могу вырваться из него лишь одним способом: уничтожив память.

Глоток кофе и сигаретная затяжка — вот мои настоящие родители. Теперь я не курю, не пью кофе и чувствую себя сиротой.

Не смерти я боюсь — я боюсь жизни. Это она, сколько себя помню, всегда казалась мне непостижимой и страшной. Полная моя неспособность в неё вписаться. Отсюда и страх перед людьми, как будто они — существа другой природы. Постоянное чувство, что между нами нет ничего общего.

Последняя степень отчаяния — когда сомневаешься даже в том, что ты есть.

Видео (кликните для воспроизведения).

Читаю, читаю. Чтение — это моё дезертирство, моя повседневная трусость перед жизнью, оправдание моей неспособности к работе, всегдашняя отговорка, занавес, за которым я скрываю свои поражения, свою несостоятельность.

Кафка — Милене: «Кроме тебя, у меня здесь никого, совершенно никого нет, только страх: я набрасываюсь на него, бросающегося на меня, и так, вцепившись друг в друга, мы ночь за ночью скатываемся всё ниже».

Весь день — состояние острейшей ностальгии, ностальгии по всему: по родине, детству, тому, что своими руками разрушил, по стольким пустым годам, стольким бесслёзным дням. Не гожусь я для «жизни». Я был создан для существования совершенно дикого, в абсолютном одиночестве, вне времени, в призрачном, закатном раю. Призвание к тоске я довёл до степени порока.

Ирония, привилегия уязвлённых. Любой вызывающий её повод говорит о тайном надломе.
Ирония — это признание в жалости к самому себе (или маска, которая пытается скрыть подобную жалость).

Я создан давать мудрые советы — и вести себя как последний дурак.

Вечные стихи без слов; громовая тишина внутри. За что у меня отняли дар Слова? Столько чувствовать — и оставаться бесплодным.
Я был слишком поглощён чувствами в ущерб выражению; я жил словами и пожертвовал их высказыванием.

. в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А ещё — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Читайте так же:  На какие Бог молитвы отвечает

Всё, что я думаю об окружающем, умещается в формуле одного из буддистов Тибета: «Мир существует, но он нереален».

«Мы расходуем на игру страстей материю, дарованную нам на счастье» (Жубер).

. жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени.

Настоящие признания делаешь втихомолку, говоря о других.

Воскресные дни в Сибиу. Я отправлялся гулять по улицам нижнего города, где нельзя было встретить никого, кроме венгерских служанок да солдат. Было до смерти скучно, но я ещё верил в себя. Я тогда не догадывался, в какую мелкоту со временем превращусь, но знал: что бы ни случилось, мою жизнь всегда будет осенять Ангел недоумения.

Слава моим неудачам! Я обязан им всем, что знаю.

Жить можно только в тех странах, которые наделены даром посредственности. Самое замечательное там — середина. Может быть, это и есть цивилизация.

Гостям, которые при виде моего стола спрашивают: «Так это здесь вы пишете свои книги?» — мне всегда хочется ответить: «Нет, я пишу не здесь».

Чем вы занимаетесь? — Жду.

Выброшенный из рая, где я найду свой собственный угол, где он, мой дом? Изгнан, навсегда и отовсюду изгнан. Всё, что мне осталось, это обломки славословий, прах прежних гимнов, вспышки сожалений.
Человек, которому нет места на этой земле.

Главная моя страсть — к поражению.

В ответ на упрёки и укоры, которые я — по адресу или нет — к себе обращаю, мать написала мне: «Как бы человек ни поступил, он всё равно будет об этом жалеть».

Эмиль Мишель Чоран. Молитва неверующего — цитаты из книги

Сколько себя помню, главной моей болезнью была предельная поглощенность временем, предметом всегдашних наваждений и мук. Время угнетало меня постоянно, но с годами его тяжесть росла. В мыслях я беспрерывно, по любому поводу и безо всякого повода, к нему возвращался. Поэтому жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени, благодаря счастливой неспособности разума эту идею представить. Человек живет в действии и действием, а не в рамке и не рамкой своих действий. А в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А еще — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Вспоминаю девицу, которую я, только попав тогда в Париж, подцепил на бульваре Сен-Мишель. По ее словам, она жила до того одиноко, что воспринимала свой будильник как что-то одушевленное, как живое существо: поцокивает, сообщает время, даже по-своему двигается. Сиротство человека в больших городах. Насколько помню, она даже сказала, будто иногда его ласково поглаживает, этот будильник. И добавила: «Кроме него, у меня больше никого нет».

Рембо выхолостил поэзию на столетие вперед. Настоящий гений делает своих потомков импотентами.

Эмиль мишель чоран молитва неверующего читать

[ Tags | Книги 3 ]

Книга двести одиннадцатая

Эмиль Мишель Чоран “Записные книжки и дневники”
312 стр.

Как правило, я одновременно читаю несколько книг: одну-две сложных, философия обычно, для чтения по утрам перед работой, пока мозги свежие; одну-две простых, для послеработного вечернего чтения (сюда же относятся и книги по профессии, о них я в блоге не пишу); одна книга для чтения дома в обрывки времени, минут семь перед сном к примеру – тут хороши небольшие эссе, чтобы не страшны перерывы в чтении были; ну и еще одна книга – для чтения в дороге, обычно в маршрутке по дороге на тренировку – летом эта книга живет в спортивной сумке, а с осени по весну – в кармане пальто. Понятно, что она должна быть карманного формата и должна выдерживать чтение по минуте-две за раз. То есть либо стихи (карманные издания Пессоа и Дикинсон жили у меня в карманах по нескольку лет) или это должны быть отрывки и афоризмы. Вот по этой самой причине когда я захотел прочесть Чорана, я собрал все, что было доступно в сети, и сделал книжечку формата А6; получилась достаточно толстая, но в карман входит. На чтение ушло полгода.

Объяснять, кто такой Чоран, как-то странно – проще прочесть несколько отрывков, чем пытаться пересказать. Не самый близкий мне автор, прямо скажем. Поэтому попробую рассказ о нем построить на несогласиях и реакциях – он очень каталитичен, провоцирует на мышление. Ценное качество! Однако приступим:

Опустошительное действие скуки, этого медленного циклона.

Вот честно не припомню, когда последний раз я испытывал скуку. Тоску, стресс, бессонницу, депрессию – о да, но вот скуку – нет. Наверное, это потому, что я по психотипу шизоид, мир для меня подробен и разнообразен – скуке негде укорениться. Так что этот афоризм мне не то, что не близок – он максимально далек от меня. Но художественный образ “медленного циклона” – это я способен оценить. Умеет.

Есть две категории умов: одну занимает процесс, другую — результат; первая наблюдает постепенное развертывание, этапы и поэтапное выражение мысли и действия; другая идет прямиком к финалу, к резюме, минуя логические промежутки. По своему темпераменту я всегда имел склонность к последней, тяготея к Шамфору, Жуберу, Лихтенбергу — к тем, кто дает формулу, не открывая маршрута, который к ней привел. То ли из стыдливости, то ли от выхолощенности духа эти люди не могут преодолеть в себе суеверный принцип краткости; они хотели бы высказать все на одной странице, в одной фразе, одним словом. Время от времени это им удается, но, надо признаться, редко: иногда лучше придержать свой лаконизм и просто промолчать, не то рискуешь впасть в лжетаинственную многозначительность.

Читайте так же:  Молитва удержи язык Свой от зла

Один мой друг когда-то заметил, что люди делятся на две категории: “иногда я думаю” и “однажды я понял”. Себя он относил к первой категории, а меня ко второй (собственно, “однажды я понял” это фраза, которую я часто употреблял, что и послужило причиной наблюдения). Конечно, и это деление, и чорановское, страдают неполнотой, да и вообще не думаю, что людей можно разделить на две категории достаточно определенно – разве что по полу; не суть, что за такой дихотомией может не быть объективной реальности. Если же литературная форма этой дихотомии интересна, то почему бы не смотреть на мир и через этот инструмент? Один из многих – почему бы и нет?

Идея и трагедия в кровном родстве не состоят. Но я-то в те времена был убежден, что каждая идея должна обращаться в крик. Свято веря, что мрачность взгляда свидетельствует о трезвости познания, я упрекал своего друга за излишний оптимизм, за то, что ему все интересно и что он транжирит силы на деятельность, с требованиями подлинного познания несовместимую.

Это о Мирча Элиаде, которого Чоран знал еще по Румынии (я не говорил, что Чоран румын, но жил и писал во Франции?). Тоже интересный человек, я писал о паре его книг. Чем интересны небольшие страны – иногда там рождаются гении (как и в крупных странах, впрочем), но в отличие от крупных стран у этих гениев нет толпы эпигонов, потому они возвышаются этакими глыбами, не порождения окружающего ландшафта, а скорее метеориты, пришлецы извне.

Хорошо изученные, привычные недуги не кажутся уже ни страшными, ни опасными: притерпевшись к ним, их легче переносить. Вот только к тоске нельзя притерпеться. В ней нет той примеси игры, которая есть в грусти, — настырная, глухая, она знать не знает причуд и фантазий, от нее не увильнешь, с ней не пококетничаешь. Сколько ни рассуждай о ней, как ни расписывай, ее от этого не убудет и не прибудет. Она есть, да и все.

Грусть это в сущности наслаждение, а вот тоска. Прав, стопроцентно прав.

Одержим самоубийством тот, кто не способен ни жить, ни умереть и постоянно мается от этой двойной невозможности.

Смерть не всегда ощущается как освобождение, самоубийство же всегда приносит свободу, оно — высшее, экстренное спасение.

Кто в юности не думал о самоубийстве? А в молодости? (да, это уже диагноз) Это предмет, по отношению к которому необходимо занять какую-то позицию – не в практическом плане (не у многих до этого доходит), в смысложизненном. Когда-то давно я для себя решил этот вопрос так: надо, чтобы смерть была ужасна. Отравиться не больно, это легко; прыгнуть с крыши – мерзко, конечно, что тебя кто-то будет отскребать от асфальта, но высота затягивает; легко. А вот утопиться в выгребной яме? Или броситься под поезд – не под паровоз, под вагоны? Это страшно, реально страшно. Как-то ночью в Подмосковье шел по ж/д путям, навстречу поезд; отошел, а сзади по параллельной ветке – другой, так и оказался между двумя товарняками. Честно признаюсь, идти между ними не смог, остановился и переждал. Но теперь я представляю, что мне придется преодолеть, захоти я броситься под поезд, под вагоны. Так и решил, что самоубийство, даже в теоретических размышлениях, должно быть таким – страшным и мерзким. Тема сразу стала намного менее интересной – и правильно. Один мой друг размышляет о самоубийстве в форме дуэли – с одной стороны, он облагораживает его (что опасно), а с другой – делает неисполнимым (где соперника найдешь?). Как сказал Хармс, “жизнь победила смерть неизвестным мне способом” – и правильно, пусть побеждает.

Мне куда ближе греческая трагедия, чем Библия. Рок я всегда понимал и чувствовал острей, чем Бога.

Моей всегдашней страстью были забытые боги и опустевшие храмы.

По-настоящему глубоко я понимаю только тех, кто, не принадлежа к верующим, пережил религиозный кризис и всю оставшуюся жизнь несет на себе его печать. Религия как неразрешимый внутренний спор — это единственный способ пробиться, прорваться сквозь покров видимости, отделяющий от сути.

Человек может жить без молитвы, но без возможности молиться — никогда.
Ад — это запрещение молиться.

Когда я взываю: “Господи!” — Он существует на протяжении моего крика. И достаточно: разве я мог надеяться на большее?

Что делать нам, неверующим? Тем, кто ощущает пустоту на месте Бога? Место есть, но оно пусто, незаполнимо пусто. Да и в силах ли человек заполнить его чем-либо? Так, загородить. Чтоб не видеть, что там ничего нет. Впрочем, в этом и надежда – потом тоже ничего нет.

Сколько себя помню, главной моей болезнью была предельная поглощенность временем, предметом всегдашних наваждений и мук. Время угнетало меня постоянно, но с годами его тяжесть росла. В мыслях я беспрерывно, по любому поводу и безо всякого повода, к нему возвращался. Поэтому жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени, благодаря счастливой неспособности разума эту идею представить. Человек живет в действии и действием, а не в рамке и не рамкой своих действий. А в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А еще — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Читайте так же:  Молитва о дружбе с другом

Кажется, в Китае существует (или, скорее, существовало, настолько это отдает прошлым) такое тонкое удовольствие для самых изощренных, как внимательное прислушивание к тиканью часов. Подобная — на первый взгляд, столь материальная — поглощенность Временем есть, на самом деле, упражнение высоко философское, предаваясь которому достигаешь чудесных результатов в настоящем, именно в настоящем.

Однажды мы, трое друзей, заговорили о времени, как каждый из нас себе его представляет. Для меня время, прошлое, представляет собой мешок, куда события падают и теряют упорядоченность – они уже в прошлом; будущее чуть более структурировано – там мои планы и цели действий – но уже на горизонте планирования будущее теряет упорядоченность. Для моих друзей время было циклично – сезонно, можно сказать, привязано к временам года. Это были несколько разные картины времени, но в основе был цикл. Если вспомнить деление людей на “иногда я думаю” и “однажды я понял”, которое упоминал выше, то не соответствуют ли образы времени этой дихотомии? Неожиданная параллель, возникшая в моем сознании только что, в процессе написания. Я ведь говорил уже, что Чоран катализирует мышление?

Моя драма — в том, что я уже объяснился с жизнью начистоту. Остальное — мелочи. Обновиться можно, только отказавшись от себя, а я не могу от себя отказаться, больше того — не собираюсь этого делать, ведь речь для меня идет не о понимании жизни, но о самой манере ее чувствовать. Чувства не перекраивают. Это как если бы я попытался перечеркнуть все пережитое. К несчастью, я верю в то, что думаю, поскольку пережил, перечувствовал, испытал на себе каждую свою мысль. Замурованный в собственном мире, я могу вырваться из него лишь одним способом: уничтожив память.

Писать нужно, не думая о прошлом, о будущем, даже о настоящем. Нужно писать для тех, кто знает, что умрет, и для кого ничтожно все, кроме времени, когда перед ними стоит эта мысль о смерти. Вот к такому времени и нужно обращаться. Писать для гладиаторов.

Всю жизнь хотел быть другим: испанцем, русским, немцем, каннибалом, — только не собой. В непрестанном бунте против судьбы, против всего прирожденного. Эта безумная страсть не походить на себя, мысленно влезать в любую шкуру, кроме собственной.

Самоанализ и самохарактеристики – вот что всегда сомнительно в сочинениях. Пройти по грани, сказав то, что хотел выразить, и не сфальшивить (это легко, смотреть на себя через два мутноватых зеркала – не заметишь, как дорисуешь образ; а читатель смотрит только в одно зеркало – в зеркало текстов, ему фальшь куда очевидней). Чорану удается. Его дневники и записные книжки мне показались интереснее его эссе, но дело не в этом – в дневниках он предстает все же человеком, а не только мыслителем (чуть не написал “литератором” – вот было б знатное оскорбление!). Этот образ, однако, в цитатах не покажешь – любой дневник по сути голография, каждый отрывок говорит о том же, но только множество отрывков дают хоть какую-то четкость. В этой записи я дал много цитат именно для создания хоть сколько-то внятного образа автора, он того достоин.

Ну и под занавес несколько отрывков о философии, истории, литературе – без комментариев:

Интеллект, достигший главенства, беспощадно изгоняет все чуждое себе и не оставляет в душе ни островка “сырой” территории, за который можно было бы ухватиться. Кто стал рабом или поклонником тирана-рассудка, тот неизбежно “утрачивает чувствительность” и сожалеет о том, что предался идолу, распространяющему вокруг лишь пустоту.

Симпатия к противнику — отличительный признак немощи, то есть терпимости, которая в конечном счете есть не что иное, как кокетство умирающего.

Меньше, чем кто бы то ни было, литератор способен разбираться в государственных делах и проявляет в них некоторую компетентность лишь во времена революций, как раз потому, что в эту пору исчезает власть, и пока ее нет, возникает иллюзия, что все можно решить красивой фразой и жестом. Его волнуют не столько гарантирующие свободу установления, сколько ее видимость, имитирующие ее ужимки. Неудивительно, что деятели 89 года вдохновлялись идеями лунатика Руссо, а не Монтескье, основательного, не склонного к пустословию философа, — этот последний не годился в кумиры для сентиментальных или кровожадных витий. В англосаксонских странах любой гражданин может дать волю своей блажи, желанию поспорить и поскандалить в разных сектах, поэтому в религии там царит разномыслие, а в политике — единообразие. Напротив, в странах католических бредовые наклонности личности могут реализоваться только в ниспровергающих все и вся партиях и смутах, только так она может утолить свою жажду ереси. И ни одна нация еще не нашла способа быть одинаково благоразумной в политике и в религии.

Мы всякий раз засыпаем с неописуемым удовольствием, мы ныряем в сон и счастливы в нем утонуть. Просыпаться потому и тяжело, что приходится покидать бессознательное состояние, наш подлинный и единственный рай. Иначе говоря, человек достигает предела, только переставая быть человеком.

Собрать мысль в одно, довести извлеченную истину до блеска, по правде говоря, может каждый; но чтобы ее заострить — а без этого сказанное останется изложением, обычной фразой, — требуется хоть капля виртуозности, иначе говоря, шарлатанства. Умам цельным за это браться рискованно.

Человек по-настоящему живет лишь помимо того, что делает, за пределами своих поступков.

Видео (кликните для воспроизведения).

Дистанция упраздняет метафизику. Философствовать — значит все еще быть заодно с миром.

Эмиль мишель чоран молитва неверующего читать
Оценка 5 проголосовавших: 1

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here